Израильский опыт освещения войны: цензура на отснятое видео, сообщать о потерях запрещено

Никаких показов техники, очень жесткий запрет на сообщения о количестве погибших военных. Если ракета из Газы долетела до населенного пункта, то журналистам даже не позволяют снять характер повреждений, чтобы враг не мог оценить точность и координаты удара.

Об израильском опыте рассказывает эксперт Центра ближневосточных исследований Сергей Данилов, только что вернувшийся из Израиля, где он изучал, как израильские СМИ освещают войну.

С началом войны в украинском обществе не утихают споры о том, нужно ли критиковать военное руководство, или же надо, сжав зубы, помогать фронту, положившись на то, что военные знают, что делают. С одной стороны, критика «генералов» подрывает боевой дух армии. А с другой — общество не верит в профессионализм военного командования и критика воспринимается как средство заставить Генштаб воевать эффективно.

И провести четкую линию между рациональной критикой и критиканством невозможно. Конечно, в условиях информационной войны с мощным врагом единственного правильного рецепта для СМИ нет. Поэтому мы продолжаем публиковать материалы об опыте освещения войны в разных странах.

— Кто и как в Израиле информирует граждан о боевых действиях: пресс-службы или журналисты независимых медиа?

— Информацию доносят частные медиа. Но существует жесткий фильтр в виде военной цензуры. Есть так называемые военные цензоры. Во время военных действий они не спят ночами и просматривают весь материал, который частные медиа отсняли в зоне конфликта.

Поток видео от телеканалов попадает к цензорам, цензор дает добро или что-то вырезает, материал возвращается в телекомпании и только потом попадает в эфир. Иногда цензор может наложить санкции на канал, и журналист, ставший причиной санкций, гарантированно теряет работу на канале.

Правила цензуры очень жесткие: никаких показов техники, очень жесткий запрет на сообщения о количестве жертв среди военных. И мы к этому рано или поздно тоже придем. Кроме этого, если ракета из Газы долетела до населенного пункта, то журналистам даже не позволяют снять характер повреждений, нанесенный, например, дому, чтобы враг не мог оценить точность и координаты удара.

Вот сейчас различные общественные инициативы реконструируют действия россиян. Я был поражен: по минимальным признакам, по какому-то случайно подбитому столбику, который едва попал в кадр, можно сделать точную геолокацию и определить направление, чем и откуда стреляли.

Количество и состав подразделений сообщать тоже запрещено. В стране, которая реально воюет, а не делает вид, военная цензура — это неотъемлемая часть кампании. Нельзя давать врагу возможности тебя поразить, понять, какие силы против тебя воюют, с какими подразделениями и техникой имеет дело, даже если в кадр попадет хоть один шеврон.

Конечно, есть в Израиле правительственные и военные пресс-службы, которые тоже дают информацию. Наличие цензора и запретов — имеют свои недостатки. Потому что при подаче информации существует конкуренция двух типов. Во-первых, с врагом, во-вторых, с нетрадиционными медиа, социальными сетями, с таким месседжером для мобилок, как WhatsApp. И из-за цензуры «своя» информация часто публикуется позднее, чем вражеская или в соцсетях.

— У нас часто упрекают государство, что не публикуются полные списки погибших, и чиновники занижают потери.

— Перечень погибших в Израиле публикуется только по окончании войны. Власти Израиля четко осознает одну вещь, которую наша власть не понимает: для того, чтобы тебе доверяли и чтобы иметь в глазах народа легитимность вести войну, легитимность проводить мобилизацию, тебе надо говорить правду. Говорить неправду нерационально. Власть в случае необходимости может заявить «нет, я сейчас не скажу», а потом, когда ситуация позволит говорить — сообщить правду, все как есть.

По окончании войны в Израиле начинают действовать независимые комиссии, которые возглавляет обычно председатель Верховного Суда в отставке. В состав комиссий входят бывшие военные с доверием, юристы. Они имеют доступ ко всей закрытой информации, имеют право брать показания и оценивать приказы, а затем выносить решение.

Этот механизм нужен не для того, чтобы наказать командование и солдат, хотя бывают и наказания, а для выявления ошибок. Результаты работы этих комиссий становятся публичными, их обсуждают в парламенте. Тогда принимаются кадровые решения.

Но главное — выявить ошибки. Граждане знают, что государство не обманывает и старается не делать ошибок, продолжается диалог в обществе и есть доверие, критически важное во время войны.

В конце концов, в Израиле общество с сильными социальным связями, и поэтому тот, кто лжет, рискует лишиться должности.

— Как может действовать цензура в условиях информационной войны с таким мощным в информационном плане врагом, как Россия?

— Это проблема. И ни у кого нет одного рецепта. Израильские журналисты сталкиваются с такой проблемой, что Russia Today, Alyjazira и хизбалловская телекомпания благодаря связям спецслужб и деньгам имеют эксклюзивы, картинки, которых нет ни у кого.

С палестинской стороны эти каналы попадают туда, куда ни один западный корреспондент не попадет. И сделать что-то с этим очень трудно. Другая проблема — социальные сети и менеджер для мобилок WhatsApp, который быстро позволяет создавать группы и обмениваться информацией.

— Снимают ли израильские военные видео боев и выкладывают ли их в сеть, как это бывает у нас? И могут ли солдаты или комбаты рассказывать в интервью совершенно противоположное официальной версии?

— Там это обычно невозможно. Выложенное военным фото или видео с места боев — правонарушение, за которое можно понести уголовную ответственность. По окончании кампании такие фото и видео появляются.

— Бывают ли такие ситуации, как в Украине, когда еще не завершился отвод войск из Дебальцево, а по телевидению выступает президент и говорит, что вышли уже 80% военных?

— Во время войны информацией манипулируют все. Потому что информационные сообщения это тоже фронт. Воюющая сторона не может быть белой и пушистой. Границы таких «неточностей» — вопрос политической ответственности, политического чутья.

— Принято ли в израильских СМИ обсуждать-критиковать действия Генштаба?

— До 80% родителей нынешних израильских военных служили. К тому же служили и отцы, и матери. В большинстве случаев у отца звание выше, чем у офицера, который командует его сыном. И они не просто служили, а воевали.

У каждого военного есть дедушка, который может позвонить ему на передовую и сказать: «В Войне Судного дня, когда я воевал, трэш был значительно сильнее. У вас там сейчас фигня». Все это создает давление, общественного обсуждения войны не может не быть. Общество достаточно милитаризированное. Возможно, у нас через некоторое время будет то же. Я не верю, что наша война скоро закончится.

Через мобилизацию в Украине прошли уже 100 000 человек. Сейчас еще 50 000 призвали. Уже есть заметная когорта людей. Еще две-три волны мобилизации — и бывшие военные станут фактором, который будет влиять на общественные настроения.

В Израиле есть привычка к войне, все понимают, что война была, есть и будет. В Украине война пришла для многих неожиданно, поэтому существует много пафоса, и поэтому люди, которые один день были на передовой и умеют формулировать мысли, становятся звездами Фейсбука.

Что касается обсуждений и критики — есть еще такой момент как отношения между генералитетом и политиками. Расскажу пример.

В Израиле готовилась одна операция. Вдруг накануне ее проведения в СМИ «сливают» информацию о планируемом количестве жертв. Армия, когда планирует операцию, всегда рассчитывает, сколько положит своих, сколько врага и сколько при этом погибнет мирных. Если наши не делают этих оценочных расчетов, то это преступление.

Конечно, та операция была отменена, потому что когда обществу сообщают, что погибнет несколько наших, три тысячи врагов и столько-то гражданских — у всех шок. Этот «слив» связан с тем, что политики электорально просчитали целесообразность операции, вычислили, какая в обществе есть поддержка войны и рейтинги. А Армия думает об операциях и возможности их выполнения.

То есть ответ на ваш вопрос — «да», обсуждают и критикуют.

— Как общество в Израиле реагирует на гибель своих солдат?

— В мире немного стран, которые видят войну как экзистенциальную — за существование государства и народа на этой территории. Это то, что объединяет Украину с Израилем. Но количество жертв в любом случае — это серьезный фактор, который влияет на настроения общественности.

В ЦАХАЛе есть специальная служба, которая сообщает родственникам о гибели солдата. Туда входят медики, психологи, социальные работники. Они приходят группой, среди них обязательно пышная женщина с добродушным лицом, которая сообщает о гибели. Другие подхватывают родственников погибшего под руки, оказывают медицинскую или психологическую помощь. И это очень важно и принципиально.

Есть проблема, что государство не может сообщать родственникам непроверенную информацию, и пока государство ее проверяет, так же как и в нашем случае, вражеская сторона первой сообщает родственникам о гибели. Могут отправить фото или видео. В этом вопросе Хамас действует так же, как ДНР/ЛНР.

Но у нас нет языкового барьера, и это еще больше усложняет ситуацию. Нынешнее поколение палестинцев не владеет ивритом.

— Как работают в Израиле военные журналисты?

— В каждом подразделении есть пресс-офицер, находящийся с военными на передовой. Они проходят подготовку, их учат, что можно показывать, а что нет, чтобы цензору было меньше работы; обучают, как себя вести. В это вкладывают ресурсы и время.

Когда я вижу, как украинские телевизионщики показывают укрепления наших солдат в Широкино, то это на голову не налазит. В Израиле пресс-офицер при части не позволил бы такое снимать. Кроме того, там есть армейский сектор прессы, военное радио.

— Могут ли израильские журналисты общаться напрямую с генералами, как это было в американском пресс-центре во время войны в Ираке?

— Действует простое правило: если власть не дает информацию, то люди идут ее искать сами. И очень часто находят у врага. Поэтому при всей цензуре система работает на выдачу информации. Это рационально. Поэтому что выходить к прессе нужно. Какие-то принципиальные вещи должен озвучивать начальник генштаба, чтобы демонстрировать адекватность и вызывать доверие. Демонстрировать, что он отвечает за свои решения.

— Снимают ли в Израиле фильмы, в которых военные — герои? Возможно, для создания образа народной армии.

— Снимают, и многие снимают. Это одна из частей поддержки мобилизованности общества, которая очень высока.

Последняя война — лето 2014 года, когда в Газу попали новые ракетные комплексы, из которых можно было обстреливать всю территорию Израиля. Страна 50 дней сидела в бомбоубежищах, страна фактически остановилась. Но все понимают, что государство не может компенсировать всех затрат. И убытки понесли все. Но господствующим настроением было: «Мы будем сидеть в бомбоубежищах сколько надо, но врежьте им уже так, чтобы они больше не рыпались и дали спокойно жить». Уровень мобилизованности общества там поражает.

Во время войны ситуация постоянно меняется, поэтому нет заранее верных конечных решений. Это динамическая система, и ты постоянно должен бежать. Как только ты остановишься, тебе конец.

—

Сергей Демчук, опубликовано в издании Тексти

Источник: argumentua.com

Новости портала «Весь Харьков»