Как популисты побеждают (даже когда проигрывают)

О том, как побеждают популисты и при чём там консерваторы. Рассуждает Ян-Вернер Мюллер, профессор Принстонского университета и автор книги «Что есть популизм?»

Примечание редакции "ПЁТР И МАЗЕПА". Наверное, нет вопроса, который волнует сторонников традиционной западной политики больше, чем триумфы политиков-популистов. А что именно не так с этими политиками и почему эти хулиганы довольно успешны? У украинцев к ним собственная претензия: они, как правило, легко находят общий язык с Кремлем. А вот претензии европейцев и американцев в своей колонке для Project Syndicate излагает Ян-Вернер Мюллер, профессор Принстонского университета и автор книги «Что есть популизм?»

Сегодня любые выборы в Европе можно свести к одному вопросу: это победа популистов или их поражение? До голландских выборов в марте этого года волна популизма – или, как это сформулировал бывший лидер британской Партии независимости Найджел Фарадж, «цунами» — казалась непреодолимой. Теперь, впрочем, она внезапно спала. Возможно, после триумфа Эммануэля Макрона на французских президентских и парламентских выборах мы переживаем «момент постпопулизма».

К сожалению, попытки анализа восхода и падения популизма очень часто страдают тем, в чём их авторы сами обвиняют популизм: упрощением. Концепция «непреодолимой волны» по умолчанию записала референдум по Брекзиту и победу Дональда Трампа в США в триумфы популистов, игнорируя роль консерваторов во властных структурах.

Безусловно, и Фарадж, и Трамп — популисты. Но не потому, что они критикуют элиты. Настороженность по отношению к элитам свойственна и демократам. А вот что отличает популистов — так это претензия на то, что лишь они выражают взгляды «настоящего народа» или «молчаливого большинства». В кампаниях популистов речь идёт не о противостоянии с другими политическими взглядами — они напирают на коррумпированность, порочность и базовую нелегитимность всех их конкурентов в борьбе за власть.

Менее очевидно, но еще более пагубно, обвинение, что граждане, которые не вписываются в популистскую концепцию «народа» (и, соответственно, не поддерживают самих популистов) — менее граждане, чем остальные. Фарадж заявил, что «Брекзит — победа настоящих людей». А 48% проголосовавших против, получается, не настоящие?

Или, например, Трамп, заявивший во время предвыборной кампании в прошлом году «Самое важное — объединить людей, а остальные не важны». В других словах, популист сам решает, кто здесь народ. А кто не хочет объединяться на его условиях — тот за бортом, даже если у него есть британский или американский паспорт.

Популизм — форма антиплюрализма. Сказать, что абстрактный «народ» поднялся против абстрактной «власти» — это не описание политического процесса, это популистское клише, в котором популисты автоматически заявляют, что именно они представляют «народ».

На самом деле фигуры наподобие Фараджа или голландского ультраправого популиста Геерта Вилдерса и близко не сумели привлечь большинство электората. Когда политики и журналисты лениво заявляют, что популисты делают упор на «то, что по-настоящему волнует людей», они явно не понимают, как вообще работает демократическое представительство.

Демократическое представительство — не просто механическое копирование интересов и идентичностей, бытующих в народе, в политическое поле. Интересы и идентичности создаются по ходу действия, когда политики предлагают представлять те или иные вещи, а граждане соглашаются. Трамп, например, успешно убедил некоторых американцев начать рассматривать себя как сторонников «белой идентичности». Но штука в том, что эта идентичность — и то, как её сторонники видят свои интересы — может вновь измениться.

Образ «непреодолимой волны популизма» тоже не совсем совпадает с реальностью. Фарадж не вытянул Брекзит на своем горбу. Ему понадобилась помощь консерваторов во власти, как то Борис Джонсон и Майкл Гов (оба сейчас служат в кабмине Терезы Мэй). Трамп тоже не был избран как кандидат от низовых протестных движений белого рабочего класса: он представлял крупную партию и заручился благословлением республиканских тяжеловесов вроде Рудольфа Джулиани и Ньюта Гингрича.

На самом деле победа Трампа как раз подтвердила, насколько «партийно дисциплинированной» стала политика США: 90% людей, идентифицирующих себя с Республиканской партией, голосовали за Трампа. Они никак не могли позволить себе поддержать демократа — даже при том, что в опросах многие республиканцы указали, что очень сомневаются в этой кандидатуре от родной партии. До сего дня ни один правопопулист не пришел к власти в Западной Европе или Северной Америке без поддержки консервативных политических элит.

Предположение, что голландские и французские выборы предвещают «постпопулистический перелом» не учитывает разницу между популизмом как попыткой монополизировать мораль и традиционными политиками популистов — как то, например, ограничения иммиграции. Например, Вилдерс — настоящий популист — на мартовских выборах не преуспел. Но его главный соперник, правоцентристский премьер-министр Марк Рютте перенял его риторику, заявив иммигрантам, что они должны покинуть страну, если не начнут «вести себя нормально».

Рютте при этом не стал популистом — он не начал заявлять, что он здесь единственный настоящий представитель настоящих голландцев. Но политическая культура дала правый крен, причем даже без демократического одобрения гражданами. Популисты выигрывают даже там, где они проигрывают — просто потому, что консерваторы копируют и перехватывают их повестку.

Эта динамика была видна и на последних выборах в Британии. Мэй, организовавшая внеочередные выборы тогда, когда по опросам консерваторы лидировали на двадцать пунктов, посчитала, что уничтожит UKIP Фараджа, подражая ему. Это ей удалось. Но она оттолкнула многих граждан своей трампоподобной риторикой, призывая британцев объединиться вокруг её «сильного и стабильного» правительства.

Как указал Дэниэль Зиблатт из Гарварда, консолидация демократий в Европе очень сильно зависела от поведения консервативных элит. В период между мировыми войнами, когда консерваторы активно сотрудничали с авторитаристами и фашистами, демократия, в итоге, умерла. После Второй мировой они решили играть по правилам демократий, даже если это было не всегда в их интересах.

Наше время некорректно сравнивать с межвоенным периодом. И сегодняшние популисты — не фашисты. Но урок остаётся тем же: выбор властных элит определяет судьбу демократий. Те, кто сотрудничают с популистами — или копируют их повестки — должны нести ответственность за свои действия.

Источники: petrimazepa.com, PROJECT SYNDICATE

Новости портала «Весь Харьков»